ИСПОВЕДЬ ПЕРВАЯ. ГИПЕРСЕКСУАЛЬНОСТЬ: БОЛЕЗНЬ ИЛИ РАЗВРАТ. Проституция

— После окончания местной средней школы я пользовалась успехом у мужчин, вышла замуж, уехала из совхоза, но семейная жизнь не состоялась: с мужем разошлись. Оставшись с грудным младенцем на руках, без специальности и средств к существованию, вернулась в отчий дом, в деревню, на иждивение престарелой матери. Встретила она меня недружелюбно, с испугом, а впоследствии совсем меня не хотела понимать, ругая за развод с мужем, нередко попрекая куском хлеба.
Оставшись в изоляции, почувствовала себя одинокой, вокруг образовалась беспросветная тьма, не хотелось жить, а в минуты отчаяния хотела наложить на себя руки, но этому помешал крошечный сынишка. Немного подрастив его, я устроилась на работу в одном из промышленных предприятий в городе Г. и поселилась в молодежном общежитии, оставив сына на попечение матери, которая успела искренне полюбить его. В то время мне казалось, что мама не только не любит свою несчастную дочь, над которой надругалась судьба, но и презирает меня за то, что уехала от мужа и здесь не воспитываю сынишку.
Живя в общежитии, я часто приезжала домой навестить сына и маму, но, видя их равнодушно-презрительное отношение, перестала ездить. Вскоре я поправилась, стала более привлекательной и по совету подружек начала искать развлечения. Стала появляться на дискотеке, в ресторане «Космос», где останавливались не только наши экскурсанты, но и зарубежные гости, особенно из Европы.
С раннего детства я любила музыку, неплохо танцевала, пробовала петь, декламировать и даже сочинять стихи, частушки и песни. Все это удавалось мне легко, свободно — я готовила себе хорошее будущее. В ресторане же я находила утешение музыкой, танцами, хорошими песнями из записей на пластинках или лентах магнитофона, тем более что дом культуры был открыт по выходным дням.
Иностранцы начали обращать на меня внимание, приглашать на танцы и в свои компании. Стесняясь бедности своей одежды, вначале я отказывалась, но некоторые были настойчивы, галантны, учтивы и предупредительны и, как мне казалось, ухаживали за мной, что было небезразлично мне, даже нравилось. Все это воодушевляло, придавало больше смелости, и я все чаще разделяла их веселое общество.
Помню, француз по имени Жак, усердно ухаживая за мной, предложил на ломаном русском языке тост за русскую женщину, единственной представительницей которой в компании оказалась я. Глубоко смутившись и густо покраснев (мне этот тост пришелся по душе), я, как и все, осушила до дна свой бокал дорогого крепкого вина, потом еще... Вино теперь пилось уже легче... Как оказалась в номере гостиницы один на один с Жаком, не помню. Он обладал хорошим ростом, незаурядной внешностью, был строен, белокур, весел, поэтому нравился мне.
Судя по его поведению, особенно по ухаживанию, нравилась и я ему. Как раздевал меня — тоже не помню, очнулась только после оргазма, увидев, что лежу в чем мать родила. Целую ночь я разделяла его мужское ложе со взаимным удовольствием, тем более что с мужчиной не спала с момента развода с мужем.
Наутро, чуть засерел рассвет, он выпроводил меня из номера, с больной головой, разбитой и изумленной. Выскочив на городскую площадь в такой ранний час, я не знала, куда мне идти: в общежитие в таком виде, с винным перегаром — не могла, появиться домой в такую рань — тоже ничего хорошего не сулило. Находясь в состоянии тяжелого похмелья, плохо соображая, по привычке механически открыла сумочку, в которой невзначай обнаружила 100-рублевую купюру. Вначале это ошеломило, ввергло в смятение, затем... подбодрило, ведь я давно таких денег не держала в руках.
Мгновенно сообразила, что нужно ехать в Москву, тотчас пошла на железнодорожную станцию, а через 3 часа шагала по утренней столице. Так, я впервые не вышла на работу, но за прогул нужно было оправдываться перед начальником цеха. Весь день думала над этой проблемой, внезапно меня осенило, что заболел мой ребенок...
Вернувшись из Москвы, не заходя в общежитие, пошла в ресторан, но там Жака уже не было — иностранные туристы долго не задерживаются: через 1—2 дня обычно уезжают. Опустившись беспомощно на стул, уставшая, совсем убитая горем, опустошенная, только теперь я поняла, что Жаку нужна была всего на одну ночь, хотя он, нежно лаская, жарко объяснялся в любви. Досыта наигравшись со мной в купленную любовь, он бросил меня, словно живую вещь, теперь я оказалась наедине со своей внезапно вспыхнувшей любовью, одинокая, никому не нужная.
Какой-то ком подкатил к горлу, отвернулась и заплакала горькими безутешными слезами. От людей мне было известно, что горе заливают вином, я опрокинула стакан крепкого вина, вышла из ресторана и пошла бесцельно бродить по улицам города. Время от времени я впадала в какое-то исступление. Сердце мое разрывалось от внезапно вспыхнувшей любви к Жаку и тоски по нем. Я ловила себя на мысли, что чего-то ждала, а когда ждешь, трудно думается.
Меня угнетали грусть и тяжесть горького сожаления, что Жак так безжалостно покинул меня, не сообщил, что уезжает. Вместе с тем о случившемся в номере ночью я не сожалела, т.к. после длительного перерыва была гиперсексуальна и получила бессчетное количество оргазмов. Пусть вместе проведенная ночь рение, издеваются над твоим телом... Противно! Особенно это остро ощущаешь наутро, после бурно проведенной ночи с импотентом!
«Но не было счастья, да несчастье помогло» — гласит народная мудрость. Однажды гостиница и ресторан были закрыты на ремонт, который продолжался почти полгода. Я оказалась безработной. Привыкнув к роскоши, сорила деньгами, не считая их, в результате вскоре издержала все мои накопления. Задумалась над выходом из сложного материального положения, внезапно осенила меня мысль — поехать в другой город на заработки. К вечеру я шагала по известной Вязьме, расположенной в двух часах езды от Г. Мною невольно залюбовались встречавшиеся на моем пути мужчины: красивые формы тела и яркая одежда привлекали прохожих, что внушало оптимизм. Но при гостинице ресторана не оказалось, невольно пришлось идти в центральный ресторан, который днем работал как обыкновенная столовая.
Оказалось, что там «свои» сидели без дела, в ожидании случайных клиентов... Скромно поужинав на последние деньги, поехала в Смоленск (Москвы почему-то боялась). Кое-как трамваем добралась до центральной гостиницы. Зашла в ресторан, и со мной произошло то же самое, что и с соперницей в моем ресторане. Меня избили, приговаривая «путана, путана»... Выбросили на улицу в изорванном нарядном одеянии, пришлось до вокзала добираться пешком темными улицами и переулками, чтобы, не дай Бог, невзначай не встретиться с милицией.
Той же ночью без проездного билета кое-как добралась до Г. и на попутной машине доехала до родной деревни. Мама не спала, была потрясена дошедшими до нее слухами о моих занятиях, своим внешним видом я подтвердила свою «специальность». Бедная мама, упрекая, стала плакать. Только теперь я дала волю своим нервам — плакала навзрыд так, что, испугавшись, она стала успокаивать, опасаясь напугать ребенка. Вынуждена была не выходить из дома, пока не исчезнут синяки и ссадины, нанесенные смоленскими проститутками.
Теперь мама не ругала, только украдкой посмотрев на меня, тяжело вздыхала... Худая слава про меня распространилась на всю округу — теперь обо мне судачили на каждом перекрестке, в пору было кончать жизнь самоубийством. Но и здесь спас мой несмышленыш, на которого посмотрю и тут же расплачусь. Думаю: «На кого я такую крошку покину? Ведь он даже не будет помнить свою беспутную мать!»...
Время лечит. По настоятельному совету матери обратилась к директору совхоза — добрейшему человеку, с просьбой о трудоустройстве, рассказав о моем «падении». Внимательно выслушав, глубоко, по-детски судорожно вздохнув, он предложил мне работать дояркой — кормить, чистить, доить группу коров. Хотя я была в силе, такую работу выполнять раньше не приходилось, но несмотря на это, дала согласие, произнесла только два слова — «если справлюсь».
Как была рада моему трудоустройству моя милая добрая мать-старушка, трудно передать словами! Уверена, что старым, позорным ремеслом до конца моих дней заниматься не буду. Иногда в выходные дни, будучи в Г., заглядывала в ресторан — все же вспоминалась моя «красивая жизнь»...
Однажды, заглянув под вечер, я с ужасом увидела двух молоденьких девчонок, которые «работали» в паре, обслуживая наших и иностранных туристов. Подсев к ним, я услышала жалобы на низкие доходы. «Но мы не теряемся, — заметила одна из них, — с мая месяца и до наступления холодов ежегодно промышляем: то в Сочи, то в Одессе. А в прошлом году весь сезон «работали» на курортах Грузии, где за наши услуги денег не жалеют. Женщины там «вкалывают» дома и на работе, а мужчины бездельничают, иногда занимаются спекуляцией, обманывают русских дураков и хорошо платят за любовь. Приглашаем тебя в нашу компанию, там хорошеньких женщин обожают, платят за сеанс втридорога», — закончили они.
— Нет, я бросила эту позорную работу, получила хорошее место работы в родной деревне, мне сочувствуют, помогают, оказывают всеобщее внимание, ценят и дружат. Я обрела покой и радость труда, а здесь всего боялась. При входе в номер гостиницы, если не пьяная, дрожала как осиновый лист, да и опасалась заразы. Теперь ничего не боюсь, хожу с гордо поднятой головой, получаю хорошую зарплату, которая идет мне впрок», — отвечала я. Молоденькие проститутки только рассмеялись и в ответ произнесли в один голос: «Ну и дура же ты!»
* * *
Спустя несколько лет мне довелось вновь посетить этот совхоз, встретиться с бывшей проституткой. Умер директор совхоза, а она успешно вышла замуж.
С подобной откровенностью мне пришлось как-то раз встретиться в другом совхозе, где директор постоянно жаловался на нехватку кадров в животноводстве. Приходится, мол, укомплектовывать молочное животноводство осужденными, бомжами, проститутками...
Внимание привлекла молодая, симпатичная доярка — рослая, со стройным станом, узкой талией, твердой, уверенной походкой, сильными и ловкими движениями. Она отличалась смелым, ироничным характером, грамотной речью, сильным голосом. Судя по всему в этой женщине обитала какая-то внутренняя недюжинная сила и уже тронутая временем красота. Она постоянно старалась прятать в рукава одежды свои руки, на которых были заметны шрамы от сводимых татуировок. Все относились к ней с особым уважением. В детстве воспитывалась она в деревне с младшей сестрой, без отца. Окончила среднюю школу без троек. Директор и учителя школы прочили ей светлое будущее. Посмотрев ее аттестат зрелости, директор совхоза твердо, уверенно сказал, что надо учиться, и всячески способствовал этому.