Эбьюз нерушимый

Ирина МЕДВЕДЕВА, Татьяна ШИШОВА

Весь последний (1994-й) год эбьюз преследовал нас повсюду. На психологическом семинаре, проводимом американской специалисткой — эбьюз, на «круглых столах», посвященных самым актуальным проблемам современности, тоже эбьюз, на Всемирном психиатрическом конгрессе в Гамбурге — эбьюз, эбьюз и еще раз эбьюз (в том числе, кукольный). А недавно мы побывали на Фестивале детских театров в Минске. Погода была прекрасная, встретили нас как дорогих гостей, привезли в самую лучшую гостиницу. Но стоило взять в руки программу фестиваля и пробежать глазами аннотации к спектаклям, как нас охватило чувство унылой обреченности. И здесь! Опять... Впору запеть «Эбьюз нерушимый...» Тем более, что наш новый государственный гимн пока еще бессловесный.
Но мы, кажется, увлеклись. А ведь наверняка множество людей еще не знают, что такое эбьюз. Хотя пора. Как-никак наиважнейшая проблема цивилизованного мира. Так вот, «эбьюз» (abuse) в переводе с английского означает «оскорбление, плохое, неправильное обращение, злоупотребление». В широком смысле слова. Но профессионалы в области человеческих отношений — психологи, социологи, психотерапевты, педагоги — несколько этот смысл сузили. Говоря «эбьюз», они обычно подразумевают дурное обращение с детьми. И прежде всего сексуальное насилие. Только не думайте, что речь идет о каких-то сексуальных маньяках. Нет, имеются в виду самые обыкновенные люди. Чаще всего родственники: отец, мать, отчим, брат (по-русски в доцивилизованную эпоху это называлось кровосмешением).
Ширма кукольного театра. На ширме — детская кроватка. И огромные взрослые руки, которые тянутся к куколке, лежащей на этой кроватке. Они шарят по   одеялу,   ища   крохотное тряпичное тельце. Это отчим пришел в детскую спальню надругаться над падчерицей. Культурно говоря, совершить эбьюз. Участникам конгресса, не знающим немецкого языка, перед спектаклем заботливо раздали аннотации на английском. Содержание, впрочем, в переводе не нуждалось: все и так было понятно. Зато без аннотации мы бы не поняли одной очень важной (пожалуй, самой важной) детали! Этот спектакль показывают немецким детям, начиная с девяти лет. Не только потерпевшим — всем.
В Минске мы видели другой спектакль другого немецкого театра — не кукольного, а драматического. Тема, как вы догадываетесь, была все та же. Только не отчим, а отец, девочка не малолетняя, а подросток. И сцены эбь-юза не показывались, а обсуждались. Последнее обстоятельство чрезвычайно утешало, поскольку спектакль «Первая любовь, или то, что мне не принадлежит» шел без перевода, и дети, которыми был битком набит минский ТЮЗ, реагировали в основном на рок-зонги.
А вот телевидение с задачей перевода справилось прекрасно. Американский фильм «Кое-что об Амелии» начинался в 20.15. Поэтому не только взрослые, но и дети смогли приобщиться к столь актуальной для их возраста теме, как сожительство девочки с папой.
Но, пожалуй, пора вмешаться нашему любимому «лирическому герою» — либералу или, выражаясь патриотично, свободомыслу:
— Нашли повод для иронии! Тема-то действительно актуальна. И для нас ничуть не меньше, чем для Запада...
Засим следуют аргументы. Телефон доверия... Детская комната милиции... Центр охраны семьи... Знакомый знакомых — то ли наркоман, то ли алкоголик...
Аргументов, прямо скажем, не густо.   Когда   интересуешься   статистикой, то есть сколько детей звонили за месяц или за год с жалобами на сексуальные посягательства родственника, ответом служит презрительное пожатие плеч. Дескать, тут такое, а ты, канцелярская крыса, о цифрах! Кто их считал? Когда замечаешь, что в подобные службы обращаются именно и только потерпевшие, и у работников этих служб нередко создается искаженное представление о действительности, все равно, как иному врачу-венерологу кажется, что все поголовно больны сифилисом, а прокурору — что кругом одни преступники (в лучшем случае потенциальные)... Это замечание воспринимается как неуместный юмор.
А уж не дай Бог сказать, что такое встречается в определенной среде, в маргинальных слоях общества! Ну, это вообще... Специалисты воспринимают подобный текст как кровное оскорбление: кто посмел посягнуть на священный принцип «Наши паралитики — самые прогрессивные»?
—        Да    обращаются-то    единицы,    —
слышишь в ответ,   — а реально потер
певших   в   тысячу   раз   больше.   Просто
народ у нас дремучий, замшелый и по
нятия не имеет, что с эбьюзом надо не
медленно идти к специалисту.
Когда это слышишь, всегда хочется спросить (но не всегда спрашиваешь, чтобы не показаться занудой):
—        А откуда вы, собственно, знаете,
что потерпевших тысячи, если обраща
ются единицы?
Да, конечно, бывают случаи, когда официальная статистика говорит одно, но даже слепой видит совсем другое. Например, слышишь по радио, что на митинг оппозиции пришла жалкая кучка люмпенизированных, а выглядываешь в окно — и видишь огромную толпу. Ну, а уж о прежних временах можно не рассказывать, каждый сам знает.
Ну, спальня, конечно, не улица. И все же... Должно хоть что-то намекать на такой махровый порок? Тем более что дети не такие уж великие актеры и изощренные притворщики. Взрослые люди — и те далеко не всегда умеют скрыть интимные отношения, и тайное становится   явным   куда чаще,   чем   им бы хотелось. Достаточно перехватить один-единственный взгляд...
Если придерживаться логики нашего оппонента, можно приписать «дремучему, замшелому народу» и другие пороки. Например, массовое людоедство. Бывает? — Бывает. Не все обращаются к специалистам? — Отнюдь. (Да и куда обратиться поглощенной жертве? Разве что к небесным заступникам...)
Так вот, возвращаясь к эбьюзу. Всерьез говорить об актуальности этой темы имело бы смысл в том случае, если мы и все читатели этой статьи, приходя в каждый третий или четвертый дом, ощущали бы «запах жареного» или привкус «клубнички», которые, мы повторяем, по-настоящему скрыть невозможно. Тем более, когда речь идет о таких страшных цифрах, как 25—30% (а именно эти цифры фигурируют в докладах иностранных специалистов о распространении эбьюза на Западе). Тут уж скрывай — не скрывай, а ослиные уши все равно вылезут. Как с преступностью. Даже если бы сейчас все газеты и телеканалы в один голос принялись бы уверять публику, что кривая преступности резко пошла вниз, никто бы в это не поверил, поскольку каждый без труда вспомнил бы ограбленного друга, избитого приятеля, а также знакомого, у которого угнали машину.
Аналог такой ситуации мы видим практически во всем, что касается темы эбьюза на Западе. Например, в кукольном спектакле «Секрет» о страшном секрете девочки догадывается подруга ее матери, взрослая женщина, у которой в детстве было то же самое. В фильме «Кое-что об Амелии» учительница, которой девочка сообщает о своей двухлетней связи с отцом, не хватается за голову, не выражает изумления и ужаса, как бывает, когда узнают нечто из ряда вон выходящее, а деловито, оперативно звонит по хорошо известному ей телефону — в специальную полицейскую службу, которая изолирует таких детей от родителей.
Насчет своих и чужих проблем — разговор особый, а сейчас хочется отметить еще один любопытный, на наш взгляд, факт. В тот вечер, когда по ТВ показывали «Кое-что об Амелии», нам, в силу обстоятельств, было трудно его посмотреть. Фильм широко рекламировался в газетах и телерекламах, и мы не сомневались, что многие наши родственники и друзья будут его смотреть. И надеялись получить подробный пересказ. Но для верности решили уточнить, на кого можно рассчитывать. Оказалось — ни на кого! Один сказал,
шинство — что дети в это время еще не спят. В результате пришлось нам отложить все дела и поспешить домой. (Мы уже задумывались над этой статьей и понимали, что нужен «иллюстративный материал».) Обращаясь с подобной просьбой, мы не обзванивали тех знакомых, которых можно было бы заподозрить даже в малейших проявлениях замшелости или ханжества. И тем не менее... А некоторые не только отказались, но вдобавок еще и обиделись. Дескать, почему именно их попросили посмотреть «непристойный фильм»? Вот уж, поистине, «их, Пронькиных, не поймешь»! То требуют свободы сексуального просвещения, то вдруг оскорбляются, когда их просвещают. А ведь фильм носил именно просветительский характер. Там не было никаких скабрезных сцен, никакого натурализма. Все очень корректно, все в тексте.
Но то, что прозвучало дельно, носило откровенно фарсовый характер. Все принялись дружно обсуждать... ускорение ритма жизни, непомерное давление общества на волю индивида, тяжелые нагрузки, обилие информации, а также стрессовые состояния, порожденные слишком большим выбором в развитом западном обществе.
На последнем аргументе мы сломались, представив себе бедного фа-зера (папашу), который мечется, как загнанный зверь, по универсаму, не в силах сделать выбор между клубничным, ананасовым и черносмородиновым йогуртом! А тут еще подвозят на тележке йогурт киви, манго, папайи... Ну как после того не впасть в состояние стресса и не соблазнить с горя «литл бэби»?!
А уж тяготы жизни просто непосильные, вообще доводят до отключки. То ли дело в средневековье или в послевоенной Германии... И ритмы, конечно, бешеные: обеденный перерыв — в кафе, вечером нередко тоже в кафе или в ресторан. И так день за днем, день за днем. Надо же когда-то и оттянуться!
Из вежливости мы рассмеялись потом, за дверью, но прежде, чем покинуть благородное собрание, задали вопрос: не кажется ли уважаемым коллегам, что причины эбьюза как распространяющегося социального явления нужно искать в смещении и размывании моральных норм?
Может быть, это и есть естественное следствие свершившейся сексуальной революции?
На повернувшихся к нам лицах отразилось полное недоумение. Но затем ведущая, вероятно, что-то сообразила и дипломатично ответила^ что да, может быть, и этот фактор имеет место, но он вовсе не определяющий, сексуальная революция была невесть когда, в 60-е годы, а сейчас самое главное — ускорение, давление, нагрузки... В общем, смотри выше.
Потом, правда, к нам подошел молодой немецкий психолог и сказал, что его очень заинтересовала наша «нетривиальная гипотеза». И попросил пояснить. Мы начали говорить в общем-то обычные вещи, которые у множества наших соотечественников не вызывают ни вопросов, ни возражений: что сексуальная революция, включающая просвещение детей, снимает барьер между поколениями, а поскольку просвещают чаще всего родители, то незаметно, исподволь, разрушается и барьер инцестуаль-ный (кровосмесительный). Собственно, что мешает от совместного изучения теории перейти к практике? Почему читать, смотреть, пояснять, показывать, шутить, обсуждать можно, а делать нельзя? Ведь, рассуждая логически, кто лучше преподаст девочке «науку страсти нежной», чем ее отец? Взрослый, опытный, знающий и любящий своего ребенка, как никто другой? Идеальный наставник! Помешать этому могли бы жесткие моральные нормы, а они-то как раз и были расшатаны сексуальной революцией.
Благомыслы-шестидесятники, которые из лучших побуждений просвещали своих детей, дальше теории не шли, ибо сами воспитывались еще достаточно патриархально. Их же дети, нынешние родители, сформировались в другую эпоху, которую часто так и называют: «эпоха стирания граней». А ученики, как известно, должны превзойти своего учителя. Поэтому ведущая, сказав, что сексуальная революция была уже давно, вовсе не опровергла наш тезис, а косвенно его подтвердила. За это время и успело подрасти «постсексуальное» поколение.
Мы готовы были порассуждать еще и про запретный плод, который обязательно должен быть запретным, чтобы оставаться сладким, а иначе - так уж устроен человек! — неизбежны поиски новых запретных сладостей. Ведь эта тенденция прослеживается так отчетливо! Разнополая «свободная» любовь перестала быть запретной — появилась тяга к однополой, однополая стала признаваться нормой — стали множиться кровосмесительные связи. Что на очереди? Скотоложество? Некрофилия? В несколько поредевшем списке сексопатологических перверзий есть еще и кое-что на десерт. Не очень ясно, правда, что произойдет, когда меню будет исчерпано.
Могли бы мы сказать и о таком явлении, как инфантилизация современного западного общества, которая тоже, как нам кажется, тесно связана с сексуальной революцией. И о властвующей в этом обществе игровой стихии...
Но взглянув на нашего собеседника, умолкли. Его остекленелые глаза напоминали глаза рыбы, оглушенной динамитом. Да он и сам честно признался, что ему трудно переварить такое количество новой информации. А мы потом даже пожалели, что нагрузили любознательного молодого человека в сущности уже не актуальными для его культуры умозаключениями. Как говорится, «поздно, Клава, пить боржоми, когда печень полетела». Дело зашло слишком далеко, если в ряде американских школ (например, в Бостоне) «сексуальные меньшинства» приходят раз в неделю к детям рассказать об однополой любви — нет-нет, не для рекламы, а для просвещения; если в подавляющем большинстве иностранных книг на тему воспитания детей можно пррчи-тать фразы типа: «Половая жизнь — это сфера инстинктов, почему же от ребенка надо скрывать правду об этом?» (Хотя до сих пор считалось, что воспитание призвано укрощать и облагораживать инстинкты, и детей учили не теории и практике половой жизни, а этике и эстетике любви.) Да, маховик не на шутку раскрутился, и остановить его под силу разве что новому Лютеру. А тем, кто не отличается повышенной пассионарностью, приходится разводить руками и довольствоваться все возрастающими сложностями жизни в условиях развитого капиталистического общества.
В нашем Отечестве этот разговор пока еще не лишен смысла. Общество здесь все-таки очень традиционное, гораздо более традиционное, чем кажется нам изнутри. И многие иностранцы это замечают. Например, австралийский социолог из Сиднейского университета Себастьян Джоб, проживший в Москве (в нашем Вавилоне!) три года, сказал нам перед отъездом: «Вам кажется, что у вас в стране происходят стремительные перемены, потому что вы имеете возможность сравнить сегодняшнюю жизнь с той, которая была десять, двадцать лет назад. Я могу сравнивать только то, что я увидел здесь и сейчас, с тем, что я вижу у себя в Австралии и в европейских странах. Русский жизненный уклад чрезвычайно патриархален, своеобразен и устойчив. И я вам желаю, чтобы вы смогли это сохранить».
Хочется заметить, что, говоря о традиционном, патриархальном обществе, ни наш друг-социолог, ни, тем более, мы сами не рисуем в своем воображении каких-то лубочных картинок. Свершившаяся на Западе сексуальная революция, безусловно, не могла не повлиять на нашу реальность. Но традиция смягчила, самортизировала это, просеяла сквозь сито культуры и оставила в общественном сознании наиболее, что ли, человечные завоевания сексуальной революции: девушка уже не чувствует себя ущербной, если не сохранила невинность до замужества, окружающие вполне терпимо относятся к гражданским бракам, исчезло понятие «незаконнорожденный». (Интересно, что во многих более «продвинутых» странах оно осталось, и в этом легко убедиться, почитав современную литературу.)
Ну, так выходит, нам нечего бояться? То переварили и это переварим. Нет оснований для паники!
Справедливости ради надо отметить, что кроме бытовых наименований детям были сообщены научные: «вагина», «пенис», «фаллос», «половой член». (Ну да, это просвещение!) Правда потом, когда речь зашла о самом-самом главном и на вопрос, как это называется, та же самая девчушка пискнула: «Секс!», ведущий бодро дополнил: «А можно сказать: «трахаться!» Я, например, всегда говорю так!»
И актеры незамедлительно приступили к демонстрации процесса. Понарошку, конечно. Ведь театр допускает условное действие, к тому же — первый виток. Они неловко ложились то крест-накрест, то валетом и все время просили детей показать, как же нужно. Тут даже храбрая девчушка стушевалась. И тогда актеры ласково, но твердо подняли с места совсем уж юную зрительницу лет шести и подвели ее к «маме» и «папе».
Дело в том, что абстрактные мужчина и женщина по ходу спектакля очень быстро превратились в маму и папу. И это был особый, может, не для всех очевидный цинизм, потому что наши дети (про «ихних», просвещенных, судить не беремся) могут что угодно знать про мужчин и женщин, но, как правило, не переносят свои знания на родителей, автоматически вытесняя это из сознания как неприкосновенную тайну.
Рационально такой феномен необъясним. Почему дворовый хулиган, ругающийся матом, битком набитый похабными анекдотами, готовый говорить «про это» даже с классной руководительницей, кричит другому хулигану: «Это твоя мать трахается с отцом! А моя не такая!»? И украшая стены школьного сортира непристойными рисунками, никогда не изображает своих родителей? Вы спросите, откуда мы это знаем? Но ведь дети имеют обыкновение подобные художества подписывать. «Маша + Коля», «училка», «директор», всякие прозвища... Вот только «маму» и «папу» (или даже «мамку» и «папку») вы там не найдете.
Не отсюда ли уверенность стольких подростков, что их 35—40-летние родители уже старые, а следовательно — «не занимаются глупостями»? Механизм образования внутренних табу настолько загадочен и сложен, что, сколько ни рассуждай на эту тему, многое так и останется неясным. Но нам ясно одно: растабуирование сакрального — пусть даже в угоду самой безупречной логике, к которой, собственно, и апеллируют поклонники либерализма, — не может пройти безнаказанно.
Не может — и не проходит. Распространение эбьюза на Западе среди нормальных людей — это, конечно же, следствие «гибели богов». И, увы, не единственное.
Но вернемся к спектаклю. Там было еще много интересного. Например, детям открытым текстом сказали, что онанизмом заниматься очень приятно («дюже приемно» по-белорусски), и только глупые взрослые могут это запрещать. Тема была освещена достаточно подробно. Актер, изображая мальчика, рассказал (и даже помог себе жестом), как однажды занимался этим на уроке, а плохая учительница помешала. Актриса позаботилась о просвещении женской половины зала и от лица девочки поведала грустную историю о нечуткой маме, которая в аналогичной ситуации не только помешала, но и сказала, что это стыдно.
Сей ложный тезис артисты, хохоча и гримасничая, не замедлили опровергнуть, запев под гитару: «Що приемно, то нэ стыдно!» И, разумеется, вовлекли в хоровое пение весь зал.
Основным аргументом главного режиссера минского ТЮЗа М.М.Абрамова было то, что такой спектакль сейчас остро необходим. «Ведь должны же мы были что-то противопоставить потоку грязной порнографии, которая льется на наших детей с экранов телевизоров! Нашей задачей было показать детям, что это можно делать красиво, задорно, весело. Должно же быть нормальное сексуальное просвещение!»
Однако, внимательно следя за реакцией детской аудитории, мы убедились, что как раз цели просвещения-то и не были в ходе спектакля достигнуты. Все, что говорилось в первом действии (чем мужчина и женщина отличаются, друг от друга и что они делают друг с другом), дети уже знали. Содержание же второго действия (устройство внутренних половых органов, физиологические основы оплодотворения, процесс беременности и родов) еще не находились, по терминологии психолога Л.Выготского, «в зоне ближайшего развития», и дети просто ничего не усвоили.
Но зато было усвоено другое: что со взрослыми и с детьми противоположного пола можно (и даже нужно!) говорить «задорно и весело» о стыдном. Более того, стыдное оказывается вовсе не стыдным, ибо «что приятно, то не стыдно».
И по логике вещей — почему, собственно, поборникам просвещения можно рассуждать логически, а нам нельзя? — родители уже не вправе будут выразить недовольство, если, вдохновленный воскресным утренним спектаклем, ночью к ним в спальню ворвется крошка-сын и заявит: «Вы тут трахаетесь, а мне одному скучно!» Учительница же, увидев на Доске похабщину, не посмеет возмутиться, найти виновного и отвести его к директору. А если кому-нибудь на уроке приспичит... как бы это сказать... ну, в общем, заняться «приятным», то она прямо-таки обязана будет прервать — нет, не темпераментного школяра! — урок. И вспомнив театральный шансон с рефреном «что приятно, то не стыдно», призвать класс к подражанию. Чтобы не Прослыть дурой.
Смешно? Не верится? Что же, давайте снова совершим небольшое путешествие в «параллельное время», в общество второго витка. Перед нами недавно переведенная на русский язык книга «Игровая терапия: искусство отношений». Автор — Г.Л.Лэндрет, известный американский психотерапевт, «Позволять ли ребенку мочиться на пол в игровой комнате — это большой вопрос», — пишет он. И в качестве личного мнения добавляет: «Не следует разрешать детям писать в бутылочку с соской, а потом пить мочу».
Вы думаете, что речь идет о пациентах, страдающих тяжелой умственной отсталостью? Ничего подобного! Имеются в виду так называемые «дети с проблемами»: чересчур застенчивые, расторможенные, не умеющие контактировать с людьми и т.п. То есть дошкольники и школьники с разнообразными невротическими признаками. Живут они в семьях, как правило, достаточно обеспеченных, потому что игро-терапия, модное сейчас на Западе направление, — удовольствие достаточно дорогое (по признанию самого автора книги). Иными словами, это опять-таки не маргинальные семьи, а средний класс.
Что же еще фигурирует в списке ограничений на занятиях игротерапией, которые, по убеждению авторов этого метода, способствуют установлению нормального контакта между взрослым и ребенком? В списке целых 54 пункта, но мы приведем лишь несколько. Итак, в игровой комнате запрещается: курить, бить окна, поджигать вещи, писать на доске грязные слова, бить терапевта, брызгать в терапевта водой. (Впрочем, последние два пункта далеко не всегда соблюдаются. Мы в Германии видели девятилетнего мальчика, который на сеансе игротерапии бил терапевта-женщину ногами и не просто брызгал, а окатывал ее водой из ведра.)
Но продолжим. Нельзя полностью раздеваться, справлять нужду на пол, открыто мастурбировать (втихаря, стало быть, можно): в игровой комнате обычно предусмотрены укромные уголки, чтобы ребенок мог при желании уединиться). Сам по себе ни один из этих пунктов не вызывает возражений. Действительно, нельзя бить окна, поджигать вещи, накладывать кучу на пол. Но согласитесь, наших детей с непом-раченным рассудком не надо об этом предупреждать. Им просто не придет в голову, явившись на занятия, вытворять что-то из перечисленного. Такое может быть только в том случае, если барьер между взрослым и ребенком фактически разрушен, если возможен следующий диалог (цитируем все ту же книгу Г.Л.Лэндрета):
«Терапевт: Роберт, я вижу, ты и в самом деле на меня рассердился.
Роберт: Да! И сейчас точно тебя пристрелю.
Терапевт: Ты так сильно рассердился на меня, что готов меня застрелить? (Роберт к тому времени уже зарядил игрушечное ружье и начинает прицеливаться в терапевта.)
Роберт: Ты не можешь остановить меня! Никто не может! (Прицеливается в терапевта.)
Терапевт: Ты такой сильный, что никто не может тебя остановить. Но ты можешь представить себе, что кукла Бобо — это я, и выстрелить в Бобо».
Подобные примеры можно приводить до бесконечности, но надеемся, вышеизложенного вполне достаточно, чтобы нарисованная нами картина после действия белорусского спектакля не показалась такой уж фантастической карикатурой. Разумеется, один спектакль не в состоянии разрушить столь     фундаментальные     иерархические отношения, как отношения взрослого и ребенка. Но если таких спектаклей, фильмов, книг будет много, если они станут нормой, то отчего же нет?
Нам кажется, что сейчас наступил момент, когда от каждого из нас зависит восстановление или, наоборот, окончательная потеря иммунитета. Иммунитета к самым разным социальным болезням, в том числе и к разрушению традиционных культурных норм, уничижительно именуемых «совковой психологией». И ссылки на государство, занятое совсем другими делами, и на бессилие слабого бесправного человека не могут служить оправданием. В конце концов, никто сейчас не заставляет, держа пистолет у виска, перенимать западные образцы поведения и воспитания. Как никто не мешал красным от стыда родителям взять своих детей за руку и вывести из минского ТЮЗа прямо посреди веселого «просветительского» спектакля. Но ни один этого не сделал. Видимо, боясь показаться замшелым и дремучим.
Что ж, хозяин — барин. Только не забывайте, что за «А» всегда следует «Б». И это только начало алфавита.